что делают с человеком в психиатрической больнице
Личный опыт: Как живут в психиатрическом стационаре
Приговорённый к принудительному лечению за беспорядки на Болотной площади Михаил Косенко рассказал The Village о том, в каких условиях содержат признанных невменяемыми преступников
Михаил Косенко
Инвалид II группы, безработный.
В июне 2012 года был задержан по подозрению в участии в массовых беспорядках в ходе акции 6 мая.
В октябре 2013 года его признали виновным и приговорили к принудительному лечению в «психиатрическом стационаре закрытого типа».
В июне 2014-го суд разрешил отпустить его на амбулаторное лечение.
Михаил Косенко был одним из первых задержанных по «Болотному делу». Он мог бы быть амнистирован в конце прошлого года, если бы не состояние здоровья. Институт Сербского провёл психиатрическую экспертизу и признал Михаила невменяемым в момент совершения преступления. Поэтому обвинители запросили для него не срок в колонии, а принудительное лечение в психиатрической больнице. Дожидаться решения суда Косенко отправился из СИЗО «Медведково» в стационар при Бутырской тюрьме.
Через полтора года суд согласился с выводами Института Сербского и после апелляции в марте 2014 года отправил Косенко на бессрочное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Московской области. Тогда никто не знал, сколько ему придётся пробыть на принудительном лечении. Многие правозащитники предполагали, что Косенко выйдет на свободу позже других осуждённых по «Болотному делу». Но уже через два с половиной месяца Михаила отпустили на амбулаторный режим. The Village встретился с Михаилом Косенко и узнал, как работает «карательная психиатрия» в современной России.
Болезнь
Когда мы начинаем разговор, Михаил будто чем-то недоволен. Он объясняет: не хочет говорить про личное и рассказывать историю своей болезни, давайте только про больницу. Но всё же рассказывает, что заболел ещё перед армией. Его всё равно призвали: в военкомате нормального психиатрического обследования не было. Во время службы болезнь обострилась, но не в результате контузии, как пишут в справках о Косенко.
Диагноз у Михаила страшный — «шизофрения». Хотя, по словам президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Савенко, на Западе диагноз звучал бы по-другому — «шизотипическое расстройство личности». У Косенко вторая группа инвалидности. «С болезнью жить тяжело, но я стараюсь как-то справляться», — делится Косенко. Ему приходится ежедневно принимать лекарства.
Болезнь выделила Косенко среди других «болотников». Институт Сербского на основе двадцатипятиминутного разговора с больным, по записям в медкарте из диспансера и материалам уголовного дела признал Косенко невменяемым и склонным к диссимуляции — преуменьшению собственной болезни. Признанный невменяемым в момент совершения преступления обычно освобождается от уголовной ответственности. После проведения экспертизы Косенко перевели из обычного СИЗО в стационар при Бутырской тюрьме. Там он провёл полтора года.
«Кошкин дом»
Это место называют «Кошкин дом», «КД», «Кошка» или «Кот». Раньше здесь был корпус Бутырки для женщин, которых в этом мире называют «кошками». Потом для них построили отдельный СИЗО, но название осталось.
В «КД» пять этажей. Первый — для персонала. На втором — тяжёлые больные. На третьем — «транзитники», те, кого постоянно возят в Институт Сербского и обратно. На четвёртом — обвиняемые, которых признали невменяемыми в момент совершения преступления. Пятый этаж недавно отремонтировали. Там находится «отделение медико-социальной реабилитации», содержат в нём наркоманов. По словам Косенко, условия там лучше всего: удобные кровати и даже есть спортзал. Жителей других этажей туда не пускают.
На всех остальных этажах условия такие же, как в тюрьме. Вместо палат — камеры. Врачи появляются нерегулярно, даже обход делают не каждое утро. К просьбам пациентов относятся равнодушно — могут удовлетворить, а могут просто забыть. Лекарства то появляются, то исчезают. Михаилу, которого в основном держали на четвёртом этаже, таблетки привозила сестра Ксения. Если они заканчивались, приходилось ждать неделю-другую, когда она снова их доставит.
В камерах живут от двух до восьми человек. Распорядок дня тюремный. Подъём в шесть утра, но он необязательный. При желании можно поспать подольше. Дальше завтрак. Кормят в тюремном стационаре отвратительно. Норма еды ограничена, все держатся на передачах родственников или том, что передают сокамерникам. От тюремной еда в местном стационаре отличается только тем, что изредка дают яйца, масло и молоко.
Прогулка раз в день. Инфраструктуры для спортивных упражнений нет. Медсестёр и санитаров почти не бывает видно, причём даже те санитары, что есть, — это заключённые, оставшиеся отбывать срок в тюрьме. За порядком следят надзиратели, не прикреплённые к стационару. Они работают и в основной части СИЗО. Задачи вылечить пациентов здесь ни у кого нет. К больным относятся как к временным постояльцам, которые скоро покинут стационар. Доступа к психологу, по сути, нет. К нему надо записываться, а потом, если повезёт, он вызовет к себе. В тюрьмах психолог часто просто приходит к камере, открывает окошко и пытается разговаривать с человеком при остальных сокамерниках. Заключённые делиться своими проблемами в таких условиях отказываются.
«По ощущениям стационар больше похож на тюрьму, чем на больницу», — вспоминает Косенко. Если кому-то плохо, нужно стучать в дверь камеры, чтобы надзиратели позвали врача. Часто никто не реагирует. «При мне одного такого пациента пристегнули наручниками к кровати, чтобы не шумел», — рассказал Михаил. Говорят, что иногда пристёгивают особо буйных или совершивших попытку самоубийства и держат по несколько суток. Руководство больницы, конечно, такие факты отрицает.
При этом, по словам Михаила, большинство пациентов — адекватные, вменяемые люди. Все общаются друг с другом, шутят. У многих диагнозы не соответствуют действительности. Есть люди, которые попали туда по сфальсифицированным делам. Преступления они совершили самые разные: и кражи, и убийства, и контрабанда. В соседней с Косенко камере сидел Сергей Гордеев, в феврале расстрелявший учеников 263-й школы Москвы. Но ничем особенным там не отметился.
Тем не менее раньше в «Кошкином доме» было ещё хуже. Один надзиратель рассказывал Михаилу, что в 1990-е там всех пациентов держали голыми без постельного белья.
Стационар в Чеховском районе
Михаилу удалось покинуть «Кошкин дом» после вынесения приговора. Суд согласился с выводами Института Сербского и отправил Косенко на принудительное лечение в психиатрический стационар закрытого типа № 5 в Чеховском районе Подмосковья. Двухэтажные кирпичные строения, построенные ещё до революции, — не тюремная больница. Но основные её постояльцы — люди, признанные невменяемыми в момент совершения преступления. Даже если они после этого вышли из неадекватного состояния, их всё равно отправят на лечение. Поэтому почти все, с кем общался Михаил, — нормальные люди. В больнице есть и обычные пациенты, не преступники, но Михаил с ними не пересекался.
Всего в чеховском стационаре 30 отделений. Они отличаются режимами содержания больных: общий или специальный — для более тяжёлых. В других больницах есть ещё отделение специнтенсива. В чеховском стационаре его функцию фактически выполняет 12-е отделение. Туда попадают за различные проступки. Людей там держат взаперти в боксах по два человека. Иногда в 12-е отделение попадают не слишком заслуженно. Одного знакомого Михаила поместили туда за то, что он помогал другим пациентам писать жалобы. Врачи посчитали его «негативным лидером» и решили проучить.
Волю пациентов подавляют, чтобы они не были способны на преступление или самоубийство. Если больной выйдет из больницы и вновь совершит преступление, его лечащего врача упрекнут в непрофессионализме. «Я в специнтенсивах не был, но общался с вышедшими оттуда больными, — рассказал Косенко. — Это не какие-то деградировавшие люди, но все они предпочли бы туда не попадать».
Сам Косенко был в общем отделении. Атмосфера там гораздо лучше, чем в тюремном стационаре. Вместо камер — палаты, из которых можно выходить. Правда, в каждой по 15?20 человек, а туалет всего один на отделение. Зато нормальные кровати, более человечное отношение персонала. Надзирателей нет — вместо них санитары и медсёстры. Обращаются по имени. Охранники, к помощи которых иногда приходится прибегать, тоже не из системы ФСИН. Смущает главное: никто из пациентов этой больницы не знает, когда он сможет её покинуть.
На еду в чеховском стационаре Косенко не жаловался. По его словам, она вполне добротная и точно лучше тюремной. Кроме того, продукты можно получать от родственников.
Распорядок дня в больнице жёсткий, но даже при строгой дисциплине и надзоре люди чувствуют себя свободнее, чем в тюрьме. После завтрака обязательный обход. Врачи держатся достаточно отстранённо. Обычно пациенты им говорят, что у них всё нормально. Если есть какие-то вопросы или жалобы, врачи или их помощники всё старательно записывают.
Гулять выводят дважды в день в определённые часы под надзором санитаров. Летом прогулки продолжительные — до трёх часов. На прогулочном дворе есть стол для настольного тенниса и волейбольная площадка. Но играть на ней было некому, так что она пришла в негодность. Михаил видел, как играли в соседнем дворе, но пациентам его отделения доступ туда был запрещён. С ними можно было поговорить только через сетку, огораживающую двор.
Официально заниматься физкультурой, отжиматься в стационаре запрещено. Причина очень странная — тем самым вы можете подавить других пациентов, а также использовать свои навыки для побега. Персонал относится к отжиманиям снисходительно, но иногда пресекает. Зато в отделении есть те же игры, что и в тюрьме: нарды, домино, шашки и шахматы. Карты запрещены.
Также запрещены компьютеры и мобильные телефоны. Можно иметь плеер без диктофона, радио, электронную книгу или игрушку типа «Тетрис». Но их надо сдавать на ночь. О том, что происходит в мире, пациенты узнают из газет, которые привозят родственники, и телевизора, установленного в столовой. В палатах, в отличие от тюрьмы, телеприёмников нет. Что смотреть, выбирают сами пациенты. Обычно это новости, фильмы или спорт. В исключительных случаях позволяют посмотреть телевизор после отбоя.
Пациентам можно передавать бумажные книги. Но не все. «Я посоветовал своему приятелю книгу Джона Кехо „Подсознание может всё“, а её не разрешили, — удивляется Косенко. — Видимо, посчитали вредной».
Письма врачи тоже проверяют. Как они объяснили Михаилу, пациентам неоднократно присылали план побега. В тюрьме письма правили — вычёркивали ручкой или фломастером то, что не нравилось цензору. В письмах, которые присылали Косенко, вычёркивали электронные адреса, прозвища и пассажи против власти.
Два раза в неделю пациентам позволяли бриться. Один раз в неделю — душ. В жару можно было попросить помыться днём. В тюрьме такой роскоши не было. Зато в тюрьме можно при себе держать бритву, а в больнице её отнимают, чтобы пресечь попытку самоубийства.
Также нельзя держать при себе сигареты. В отделении Косенко их выдавали по десять штук в день. Выносят ящик с подписанными пачками — каждый берёт по одной и идёт в туалет курить. Многие из-за этого любили прогулки: там ящик стоит постоянно и курить можно сколько угодно.
Посещения разрешены каждый день. Но пускают только родственников, и разговор слушает кто-нибудь из персонала. К Михаилу однажды приехала сестра вместе с другом. Друга не пустили. Зато один раз в стационаре устроили концерт. Приехавшие артисты читали стихи, посвящённые Первой мировой войне, и пели песни из кинофильмов. На мероприятие позвали пациентов всех отделений, но захотели посетить его далеко не все. По информации Косенко, такие мероприятия проходят в стационаре раз в несколько месяцев.
Если человек совершает какой-то серьёзный проступок, его переводят в другое отделение. Если не слушает персонал, хранит чай или сигареты, проявляет агрессию, дерётся, даже в шутку, — переводят в надзорную палату. Это комната с несколькими кроватями, без тумбочек. Выходить из неё нельзя. Одежда её обитателей отличается от формы остальных больных, чтобы сразу было видно, кто есть кто. Из комнаты выводят только на прогулку и в туалет. Иногда выпускают в столовую, но чаще еду приносят прямо в надзорную палату. Находиться в ней неприятно.
Через надзорную палату проходят все пациенты. Сразу после приезда их помещают именно туда. Могут на следующий день перевести в обычную, а могут задержать надолго. Михаилу пришлось провести там несколько недель, так как мест в других палатах не было.
Для пациентов есть три режима наблюдения. На одном записи про больного делают каждый день. На другом — раз в неделю, на третьем — раз в месяц. Записи порой бывают очень странные: «Смотрел в окно и думал о побеге» или «Зверски ел пряник».
Раньше пациенты работали в лечебно-трудовых мастерских. Но несколько лет назад их закрыли. Теперь вместо них — обязательные дежурства по уборке палат, коридора и столовой. Михаил не знает, разрешено ли это. В столовой — точно запрещено санитарно-эпидемиологическими нормами. Однако в больнице на нарушения закрывают глаза. Врачи говорят, что это трудотерапия. Кроме того, многие пациенты устраиваются убирать другие помещения и в пищеблок. Уборщиков в штате больницы нет — всё делается силами самих пациентов. Их никто не заставляет, но тех, кто работает, быстрее выписывают. На комиссии по выписке одного пациента спросили: «Вы чем в больнице занимаетесь?» Тот ответил: «Играю». — «Ну продолжайте играть».
Лечат в чеховском стационаре так же, как и везде: уколы, таблетки. Правда, от одного из этих лекарств у Михаила дрожали руки. От тремора он избавился уже после перехода на амбулаторный режим. Из процедур делают только энцефалограмму — проверяют, нет ли нарушений в работе мозга. Эту процедуру называют «шапка», потому что к голове прикрепляют несколько диодов.
Выписка
В среднем в чеховской больнице пациенты проводят от двух с половиной до четырёх с половиной лет. Но есть люди, которых там держат практически пожизненно. Никто не обязан тебя выписывать. Если человек по-прежнему представляет угрозу для себя или окружающих, его оставят в стационаре. В этом — коренное отличие больницы от лагеря. Заключённый может уклоняться от работы, не слушаться — ему срок за это не добавят. В крайнем случае не отпустят по условно-досрочному.
Но Михаил был «особенным больным», о чём ему сразу сказал один из врачей. Все вокруг знали, что Косенко проходит по громкому политическому делу. По его словам, на бытовых условиях и отношении других пациентов это почти не сказывалось. Тем более врачи всё равно считали его больным.
Ярче всего своеобразное положение Косенко проявилось на его первой комиссии по выписке. Она проходит раз в полгода для каждого пациента, а входят в неё лечащий врач и другие врачи больницы. В первый раз обычно никого не выписывают, Михаилу рассказывали только про один такой случай. Поэтому врач даже не интересовалась состоянием здоровья Косенко. Вместо этого она обсудила с ним политику, пытаясь защитить российскую власть.
После такой комиссии Михаил, конечно, не ждал освобождения. Но неожиданно его вызвали на расширенную комиссию. Обычно о ней просит больной, если считает, что регулярная комиссия прошла с нарушениями. Михаил ничего такого не просил. На расширенной комиссии речь о политике уже не шла. Члены комиссии обещали выпустить Михаила через несколько месяцев. И действительно, вскоре суд постановил перевести Косенко на амбулаторный режим.
Сам Михаил уверен, что его отпустили благодаря резонансу вокруг политического дела. Он убеждён, что решение о его освобождении принимали не в больнице.
Что делает сейчас
Сейчас Михаил на амбулаторном режиме. Раз в месяц ему нужно посещать психиатрический диспансер в Южном округе Москвы, показываться врачу и получать рецепт на лекарства. Если он совершит правонарушение или пропустит дату посещения, может снова попасть в больницу. С ним в стационаре находился пациент, который однажды не пришёл к врачу по болезни, за что снова загремел в больницу.
«Я не чувствую себя сломленным, но жить тяжело, — рассказывает Косенко. — Многие врачи считают, что шизофрения сильнее других болезней влияет на качество жизни. Ни на что не хватает энергии. Тяжело контактировать с вещами и предметами». Лечения от шизофрении до сих пор не придумано. Лекарства помогают только окончательно не сойти с ума. «В нашей стране больные шизофренией находятся в тени», — сетует Косенко. Хотя, по данным врачей, этой болезни подвержены около 1 % россиян. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, к 2020 году шизофрения станет пятой по распространённости болезнью в мире.
«В одной сорочке и трусах отвели в палату»: как из здоровых делают психов
МОСКВА, 22 янв — РИА Новости, Камила Туркина. В психиатрических лечебницах находятся исключительно невменяемые? В большинстве случаев так и есть — в спецучреждениях содержатся пациенты с серьезными расстройствами. Однако иногда в результате трагического стечения обстоятельств палату с ними делят абсолютно здоровые. Корреспондент РИА Новости собрала истории людей, случайно оказавшихся в психоневрологических интернатах.
По сговору родственников
Двадцатишестилетний Виктор Малофеев (имя изменено) из Самары в психоневрологический интернат угодил четыре года назад из-за обычной семейной ссоры. Скорую помощь вызвали родители молодого человека — они решили, что в состоянии сильного стресса сын может быть опасен для окружающих. Врачей на пороге своей квартиры Виктор увидеть никак не ожидал — раньше ему никогда не приходилось иметь дела ни с психиатрами, ни даже с психологами.
Он считает, что ему повезло — в стационаре пробыл всего шесть дней. Среди его товарищей по несчастью была двадцатилетняя Кристина Попова (имя изменено): она провела в больнице несколько месяцев.
«Выглядела более чем нормально — тихая и спокойная девушка. Все время сидела у себя на кровати с книжкой. Она рассказала, что в больницу ее отправила мачеха, с которой Кристина в последнее время сильно конфликтовала. Я, конечно, не психиатр, мне сложно определить, болен человек или нет. Но эта ситуация была подозрительно похожа на мою — такой же оговор со стороны члена семьи. Я до сих пор Кристину вспоминаю, надеюсь, она сумела оттуда выбраться», — рассказывает Виктор.
Диагноз на словах
«Бывает, например, так: человек звонит и говорит, что его знакомый ведет себя неадекватно, проявляет агрессию, может нанести вред себе и окружающим. Санитары как минимум приедут, чтобы человека осмотреть. В группу риска чаще всего попадают пожилые люди: в психоневрологические интернаты в корыстных целях их отправляют собственные дети и внуки. Разумеется, завидев врачей, человек возмущается, пытается отстаивать свои права — его тут же записывают в категорию буйных и забирают в больницу», — объясняет правозащитница.
Не стоит забывать и о том, что некоторые врачи нечисты на руку и действуют заодно с теми, кто хочет упрятать человека в психиатрическую больницу.
Условная недееспособность
Далеко не все подобные истории заканчиваются хорошо. Зачастую узниками психоневрологических диспансеров становятся одинокие, никому не нужные старики, которых даже спустя долгое время никто не хватится. Ольга Евдокимова из Твери рассказала о своей 74-летней бабушке Галине Васильевне: родственники выселили ее из собственной квартиры.
«Когда бабушка жаловалась на побочные эффекты, ее просто привязывали к кровати. Это для любого человека настоящее мучение, что уж говорить о тех, кто из-за таблеток постоянно находится в возбужденном состоянии», — говорит Евдокимова.
Галину Васильевну из психиатрической больницы освободили после многочисленных ходатайств Ольги, которой пришлось написать в различные инстанции гору писем.
В 2009 году вступило в силу постановление Конституционного суда о том, что человек, которого хотят лишить дееспособности, должен присутствовать на судебном заседании и имеет право приводить аргументы в свою защиту. Галина Васильевна на своем заседании не присутствовала, поэтому решение суда было аннулировано.
Довериться можно не каждому
Аврора Иванова из Санкт-Петербурга находилась в подавленном состоянии в результате сложной жизненной ситуации. Девушка рассказала о своих переживаниях знакомой, а та недолго думая передала весь разговор районному психиатру.
«Меня пригласили в кабинет к врачу, где я написала добровольный отказ от госпитализации и ушла домой. Но неожиданно к нам с мамой в дверь позвонили санитары, потребовали открыть. Когда мы отказались, стали угрожать взломом двери, поэтому пришлось подчиниться. Я и мама плакали навзрыд, просили, чтобы нас оставили в покое, но меня заставили поехать в психиатрическую больницу. В стационаре я снова отказалась подписывать добровольное письменное согласие — тогда меня в одной сорочке и трусах отвели в надзорную палату, а все вещи отобрали», — с ужасом вспоминает Аврора.
«В палате койки стоят рядом вплотную, там все больные подряд с совершенно разными диагнозами, в разном состоянии — от буйных алкоголиков и наркоманов в горячке до тихих людей с обычной депрессией», — рассказывает девушка.
Прошло несколько месяцев, прежде чем ее выпустили. Клеймо психически нестабильного человека до сих пор отравляет ей жизнь. Сейчас она мечтает лишь об одном: уехать из родного города, с которым связаны такие тяжелые воспоминания.
Проблема не только в том, что некоторые врачи злоупотребляют собственными полномочиями и берут взятки, но и в том, что сами люди не знают своих прав, поясняет правозащитница Екатерина Хохлова. Во-первых, по закону человек, не стоящий на учете в психиатрическом диспансере, имеет право отказаться от обследования. Во-вторых, на суде тот, кто обвиняет вас в неадекватном поведении, должен доказать, что вы действительно нуждаетесь в лечении. На обследование к психиатрам придется пойти только в том случае, если суд все-таки вынесет решение не в вашу пользу.
Признание человека недееспособным — процедура сложная, заверяет юрист Людмила Трифонова. В соответствии с законом о психиатрической помощи сразу же отправлять человека в специализированное учреждение никто не имеет права, для начала пациент должен пройти освидетельствование у врача. Если человек действительно болен, но его расстройство поддается лечению, то никто его дееспособности не лишит — опасность обычно представляют пациенты с действительно тяжелыми расстройствами. Только в этом случае может встать вопрос о недееспособности, степень запущенности и серьезности заболевания на специальном консилиуме определяют сразу несколько врачей.
Если состояние пациента вызывает опасения, его ставят на учет и направляют на лечение. Однако судебное заседание о лишении дееспособности проводится в любом случае и на нем в обязательном порядке должен присутствовать пациент, который имеет право приводить аргументы в свою защиту, отмечает Трифонова.
Человеку, которого признали психически больным и недееспособным, сложно добиться справедливости в одиночку — нужна помощь неравнодушных людей. Особенно трудно пожилым людям, у которых нет ни родных, ни друзей. Именно они зачастую оканчивают свои дни в психоневрологических интернатах. Ведь чтобы бороться за свои права, нужно подавать апелляции в суд. А заниматься этим в стенах закрытого медучреждения практически нереально.